Что ж, ты разве человек? Ха-ха-ха!..
Нет, ты пая-яц!
Через пару часов у меня возникло подозрение, что Заяц изобрела оригинальный способ выжить меня из квартиры — извести, как таракана. Я ерзала на диване, зевала, смотрела на птичек, трахающихся на березе за окном, пыталась медитировать — ничего не помогало. Клавдия продолжала завывать.
Ты наряжайся
и лицо мажь мукою!
Народ ведь платит, смеяться хочет о-он!
«О, Боже, когда же придет Ярослав, и я смогу сдать смену?!» — думала я, с тоской глядя на часы. Я уже три раза предложила певице чаю, два раза борща и даже почитать в лицах «Горе от ума», но та была непреклонна: сегодня опера! Что делать: в моей будущей свекрови явно умерла гениальная актриса, и она не знала, куда девать труп.
Смейся, Паяц,
Над разбитой любовью,
Смейся, Паяц, ты над горем свои-им!..
Мне реально казалось, что я разрыдаюсь, особенно когда Заяц сказала: «Ну вот, с «Паяцами» закончили, теперь «Тоска»! И когда послышался звук открывающейся двери, я подпрыгнула от радости чуть не до потолка и побежала встречать Славку. Потом мы втроем пили чай, и я изо всех сил старалась изобразить из себя радушную хозяйку и наладить отношения с Клавдией, но вскоре поняла, что мои жертвы напрасны.

- Ярик, я тут намедни пролистала книжку твоей... девушки, — как бы невзначай сказала Заяц, и я кожей почувствовала, каких усилий ей стоило не сказать «книжонку». Зато на «девушку» пришлось столько яда, что лучше бы она назвала меня «Гитлером». — Я в шоке, — продолжала Клавдия. — Что может заставить человека описывать такую грязь? Это же изнанка жизни, больные люди и больные отношения! И я так поняла, что это мемуары автора? Так сказать — «мемуары гейши из коммуналки»? — и Заяц посмотрела на меня с таким презрением, что будь я хоть чуточку более чувствительной, наверное, задымилась бы, как вампир на пляже. Увы и ах — не будь Клавдия таким снобом и отнесись ко мне пусть не с любовью, но хотя бы со светским равнодушием, и наши отношения приняли бы совсем иную тональность. Возможно, мы ездили бы друг к другу в гости на чашечку ароматного чая с сушками и вели долгие разговоры о вечном, интеллектуальном и возвышенном, а в перерывах обменивались посылками с гречей и вкладышами от жвачек. Но — не сложилось. Ярослав как-то размазался, растерялся под гнетом столь явного осуждения маман и стал лепетать что-то о современной литературе, о натурализме и закончил сентенцией об общем упадке нравов. Заяц еще пробурчала что-то о моем вкладе в дело разложения общества, но Славка умело выпроводил ее домой, вызвав такси. После всего этого мне совершенно не хотелось идти на чертов юбилей, но деваться было некуда: Ярослав убеждал меня, что Клавдия Ивановна со временем привыкнет и полюбит меня, ей просто надо дать время.
- Если ты прочтешь маме стихи или споешь в ее честь песню, то она — вполне возможно — сменит гнев на милость, — заявил он.

• 
• 
•