[B][COLOR=darkblue]Меня сейчас должны были вынуть из автомобиля (прощай,Икар,спасибо за
все, старина!),и я предвкушал удовольствие отдаться в многочисленные руки и
ничем не содействовать им,пока они будут нести меня, спокойного, удобно
раскинувшегося,лениво всему поддающегося,как пациент,и извлекающего
диковинную усладу из собственной вялости и абсолютно надежной поддержки со
стороны полицейских и представителей скорой помощи.И покуда я ждал,чтобы
они взбежали ко мне на высокий скат,я вызвал в воображении последний мираж,
образ, полный изумления и безнадежности.Как-то раз, вскоре послеее
исчезновения,приступ отвратительной тошноты заставил меня оставить машину
на старой,полузаросшей горной дороге,которая то сопровождала, то
пересекала новенькое шоссе и вся пестрела от диких астр, купавшихся в
разбавленном тепле бледно-голубого дня в конце лета. После судорог рвоты,
вывернувшей меня наизнанку,я сел отдохнуть на валун,а затем, думая,что
свежий горный воздух мне пойдет впрок, прошел несколько шагов по направлению
к низкому каменному парапету на стремнинной стороне шоссе.Мелкие кузнечики
прыскали из cyxoгo придорожного бурьяна. Легчайшее облако как бы раскрывало
объятия,постепенно близясь к более основательной туче, принадлежавшей к
другой, косной,лазурью полузатопленной системе.Когда я подошел к ласковой
пропасти,до меня донеслось оттуда мелодическое сочетание звуков,
поднимавшееся,как пар,над горнопромышленным городком, который лежал у моих
ног в складке долины.Можно было разглядеть геометрию улиц между квадратами
красных и серых крыш,и зеленые дымки деревьев,и змеистую речку,и
драгоценный блеск городской свалки,и,за городком,скрещение дорог,
разделяющих темные и светлые заплаты полей,а за этим всем - лесистые
громады гор.Но даже ярче,чем эти встречные,безмолвно радовавшиеся краски
- ибо есть цвета и оттенки,которые с умилением празднуют свои встречи,-
ярче и мечтательнее на слух,чем они для глаза, было воздушное трепетание
сборных звуков,не умолкавших ни на минуту при восхождении своем к гранитной
полке,на которой я стоял,вытирая мерзостный рот.И вдруг я понял, что все
эти звуки принадлежат к одному роду и что никаких других звуков, кроме них,
не поднимается с улиц прозрачного городка. Читатель! Мелодия, которую я
слышал, составлялась из звуков играющих детей, только из них, и столь
хрустален был воздух, что в мреющем слиянии голосов, и величественных и
миниатюрных, отрешенных и вместе с тем волшебно близких, прямодушных и дивно
загадочных, слух иногда различал как бы высвободившийся,почти
членораздельный взрыв светлого смеха,или бряк лапты, или грохоток
игрушечной тележки,но все находилось слишком далеко внизу, чтобы глаз мог
заметить какое-либо движение на тонко вытравленных по меди улицах.Стоя на
высоком скате, я не мог наслушаться этой музыкальной вибрации, этих вспышек
отдельных возгласов на фоне ровного рокотания, и тогда-то мне стало ясно,что пронзительно-безнадежный ужас состоит не в том,что Лолиты нет рядом со
мной,а в том, что голоса ее нет в этом хоре.
Итак,вот моя повесть.Я перечел ее.К ней пристали кусочки костного
мозга,на ней запеклась кровь,на нее садятся красивые ярко-изумрудные мухи.
На том или другом завороте я чувствую,как мое склизкое "я" ускользает от
меня,уходя в такие глубокие и темные воды,что не хочется туда соваться. Я
закамуфлировал то,что могло бы уязвить кого-либо из живых.И сам я перебрал
немало псевдонимов,пока не придумал особенно подходящего мне.
Когда я начал, пятьдесят шесть дней тому назад, писать "Лолиту",-
сначала в лечебнице для психопатов,где проверяли мой рассудок, а затем в
сей хорошо отопленной,хоть и порядком похожей на могилу, темнице,- я
предполагал,что употреблю полностью мои записки на суде,чтобы спасти, не
голову мою,конечно,а душу.Посредине работы,однако,я увидел, что не могу
выставить напоказ живую Лолиту.Я, может быть,воспользуюсь кое-чем из моей
повести на закрытых заседаниях,но ее напечатание приходится отложить.
По причинам, которые могут показаться более очевидными, чем они есть на самом деле,я против смертной казни;к этому мнению присоединятся,надеюсь,мои судьи.Если бы я предстал как подсудимый перед самим собой,я бы
приговорил себя к тридцати пяти годам тюрьмы за растление и оправдал бы себя
в остальном.Но даже так Долли Скиллер, вероятно, переживет меня на много лет.Нижеследующее решение принимается мной со всей законной силой и поддержкой подписанного завещания:я желаю,чтобы эти записки были опубликованы только после смерти Лолиты.
Таким образом,ни тебя,ни меня уже не будет в живых к тому времени,когда читатель развернет эту книгу.Но покуда у меня кровь играет еще в пишущей руке,ты остаешься столь же неотъемлемой,как я,частью благословенной материи мира, и я в состоянии сноситься с тобой, хотя я в Нью-Йорке, а ты в Аляске. Будь верна своему Дику. Не давай другим мужчинам прикасаться к тебе.Не разговаривай с чужими. Надеюсь,чтo ты будешь любить своего ребеночка. Надеюсь,что он будет мальчик. Надеюсь, что муж твой будет всегда хорошо с тобой обходиться, ибо в противном случае мой призрак его настигнет, как черный дым,как обезумелый колосс, и растащит его на части,нерв за нервом.
Говорю я о турах и ангелах, о тайне
прочных пигментов,о предсказании в сонете,о спасении в искусстве. И это-
единственное бессмертие,которое мы можем с тобой разделить,моя [COLOR=red]Лолита.
[COLOR=brown][SIZE=+1][COLOR=violet]
К О Н Е Ц[/COLOR][/SIZE][/COLOR][/COLOR]

• 
• 
•