[B][COLOR=darkblue] Войти ли в свой бывший дом? Как в Тургеневской повести, поток
итальянской музыки лился из растворенного окна - окна гостиной. Какая
романтическая душа играла на рояле там, где никакие клавиши не ныряли и не
всплескивали в тот заколдованный воскресный день, когда ласкало солнце голые
ноги моей девочки? Вдруг я заметил, что с газона, который я некогда стриг,
смуглая, темнокудрая нимфетка лет десяти, в белых трусиках, глядит на меня с
чем-то диким в завороженном взоре больших черно-синих глаз. Я сказал ей
два-три милых слова, совершенно невинных, - старомодный комплимент, вроде
"какие у тебя прелестные глаза", но она поспешно попятилась, и музыка
оборвалась, и весьма вспыльчивого вида черноволосый мужчина с блестящим от
пота лицом выскочил в сад и грубо уставился на меня. Я было хотел
представиться, но тут, с тем острым смущением, которое бывает во сне, я
увидел, что на мне запачканные глиной синие рабочие брюки и отвратительно
грязный дырявый свитер, ощутил щетину на подбородке, почувствовал, как
налиты кровью мои глаза, глаза проходимца... Не говоря ни слова, я повернул
и поплелся назад к автомобилю. Чахлый цветочек, вроде маленькой астры, рос
из памятной мне щели в тротуаре. Преспокойно воскресшую мисс Визави
племянницы выкатили на веранду, точно эта веранда была ложей, а я актером.
Внутренне умоляя ее не окликнуть меня, я ускорил шаг. Ну и крутая улочка! Я
дошел до глубокой тени бульвара. Красный билетик, означающий штраф за
незаконное паркование, был засунут полицейским под одну из лапок на ветровом
стекле. Билетик этот я тщательно разорвал на две, четыре, восемь частей.
Сердясь на себя, что трачу попусту время, я устремился в гостиницу, -
ту самую, в которую заехал с новым чемоданом пять лет тому назад. Взял
комнату с ванной, назначил по телефону два свидания - деловое и медицинское,
- побрился, выкупался, надел черный костюм и спустился в бар. Там ничего не
изменилось. Узкий зал был залит все тем же тусклым, невозможно-гранатовым
светом - которым когда-то в Европе отличались притоны, но который здесь
просто "создавал настроение" в приличном, "семейном" отеле. Я сел за тот же
столик, за которым сидел в самом начале моего пребывания в Рамздэле, в тот
день, когда, став жильцом Шарлотты, я нашел нужным отпраздновать новоселье
тем, что по-светски с ней распил пол-бутылки шампанского, - чем роковым
образом покорил ее бедное, полное до краев сердце. Как и тогда, лакей с
лицом как луна распределял по астральной схеме пятьдесят рюмочек хереса на
большом подносе для свадебного приема (Мурфи, на этот раз, сочетался браком
с Фантазией). Без восьми три. Идя через холл, я должен был обойти группу
дам, которые с mille graces прощались и расходились после клубного завтрака.
Одна из них с приветственным клекотом набросилась на меня. Это была толстая,
низенькая женщина, вся в жемчужно-сером, с длинным, серым пером на шляпке. Я
узнал в ней миссис Чатфильд. Она напала на меня с приторной улыбкой, вся
горя злобным любопытством (не проделал ли я, например, с Долли того, что
Франк Ласелль, пятидесятилетний механик, проделал с одиннадцатилетней Салли
Горнер в 1948-ом году). Очень скоро я это жадное злорадство совершенно взял
под контроль. Она думала, что я живу в Калифорнии. А как поживает? С
изысканнейшим наслаждением, я сообщил ей, что моя падчерица только что вышла
за блестящего молодого инженера-горняка, выполняющего секретное
правительственное задание в северо-западном штате. Взятая врасплох, она
возразила, что не одобряет таких ранних браков, что никогда бы она не
позволила своей Филлис, которой теперь восемнадцать лет...
"Ах, конечно", - сказал я спокойно. - "Конечно, помню Филлис. Филлис и
лагерь Кувшинка. Да, конечно. Кстати, ваша дочурка никогда не рассказывала
вам, как Чарли Хольмс развращал там маленьких пансионерок своей гнусной
матери?"
"Стыдно!" - крикнула миссис Чатфильд, - "как вам не стыдно, мистер
Гумберт! Бедного мальчика только что убили в Корее".
"В самом деле", - сказал я (пользуясь дивной свободою, свойственной
сновидениям). - "Вот так судьба! Бедный мальчик пробивал нежнейшие,
невосстановимейшие перепоночки, прыскал гадючьим ядом - и ничего, жил
превесело, да еще получил посмертный орденок. Впрочем, извините меня, мне
пора к адвокату".
До конторы Виндмюллера было всего два блока. Рукопожатье его оказалось
очень медленным, очень обстоятельным, очень крепким, но как бы
вопросительным. Он думал, что я живу в Калифорнии. Не преподавал ли я одно
время в Бердслейском университете? Туда только что поступила его дочь. А как
поживает? Я дал полный отчет о миссис Скиллер. Деловой разговор оказался
приятнейшим. Я перевел все свое имущество на ее имя и вышел в сентябрьский
зной беззаботным нищим.[/COLOR][/B]

• 
• 
•