[B][COLOR=darkblue]33
Возвращение в Рамздэль. Я приближался к нему со стороны озера.
Солнечный полдень смотрел во все глаза: проезжая мимо в запачканном
автомобиле, я различал алмазные искры между отдаленными соснами. Свернул на
кладбище, вышел и погулял между разнокалиберными памятниками. Bonjour,
Charlotte. На некоторых могилах были воткнуты полупрозрачные национальные
флажки, неподвижно опавшие в безветренной тени кипарисов. Эх, Эдя, не
повезло же тебе, подумал я, обращаясь мысленно к некоему Эдуарду Граммару,
тридцатипятилетнему заведующему конторой в Нью-Йорке, которого недавно
арестовали по обвинению в убийстве тридцатилетней жены Доротеи. Мечтая об
идеальном преступлении, Эд проломил жене череп и труп посадил за руль
автомобиля. Два чиновника дорожной полиции данного района видели издали, как
большой новый синий Крайслер, подаренный Граммаром жене на рождение, с
шальной скоростью съезжал под гору как раз на границе их юрисдикции. (Да
хранит Господь наших бравых полицейских - и районных и штатных!) Он задел
столб, взнесся по насыпи, поросшей остистой травой, земляникой и ползучей
лапчаткой, и опрокинулся. Колеса все еще тихо вертелись на солнцепеке, когда
патрульщики вытащили тело госпожи Г. Сначала им показалось, что она погибла
вследствие обыкновенного крушения. Увы, ранения, вызвавшие ее смерть, не
соответствовали очень легким повреждениям, которые потерпел автомобиль. Я
удачнее устроился.
Покатил дальше. Со странным чувством узнал тонкую башню белой церкви и
огромные ильмы. Забыв, что на американской пригородной улице одинокий
пешеход больше выделяется, чем одинокий автомобилист, я оставил машину на
бульваре, чтобы спуститься, как бы гуляя, по Лоун Стрит мимо номера 342.
Перед предстоящим великим кровопролитием я имел право на небольшую
передышку, на очистительную судорогу душевной отрыжки. Белые ставни виллы
отставного тряпичника были закрыты, и кто-то подвязал найденную им черную
бархатную ленту для волос к белой вывеске "Продается", склонившейся со
своего шеста у тротуара. Не было больше пристаючей собаки. Садовник никому
не телефонировал. Больная старушка Визави не сидела на увитой виноградом
веранде, - на которой теперь, к вящей досаде одинокого пешехода, две молодых
женщины с понихвостными прическами, в одинаковых передничках в черную
горошину, прервали уборку для того, чтобы поглазеть на него. Она, верно,
давно умерла, а это были, должно быть, ее племянницы из Филадельфии.[/COLOR][/B]

• 
• 
•