[B][COLOR=darkblue]Бедняга открыл рот - и отхлебнул пива. Это ему придало уверенности, и
он продолжал пить маленькими глотками до пены у рта. Он был, сказала она,
чудный. Он в ладони свои заключал ее флорентийские грудки. Ногти у него были
черные и подломанные, но фаланги и суставы запястья, сильная, изящная кисть
были гораздо, гораздо благороднее, чем у меня. Я слишком много терзал
человеческих жертв моими бедными искривленными руками, чтобы гордиться ими:
французские фразы, крупные костяшки дорсетского крестьянина, приплюснутые
пальцы австрийского портного - вот вам Гумберт Гумберт.
Ладно. Если он хочет молчать, я могу молчать тоже. Вообще говоря, не
мешало бы мне отдохнуть в этой притихшей, до смерти испуганной качалке, до
того как отправиться искать логовище зверя: там оттяну крайнюю плоть
пистолета и упьюсь оргазмом спускового крючка - я всегда был верным
последователем венского шамана. Но постепенно меня стала разбирать жалость к
бедному Дику, которому, каким-то ужасным, почти гипнотическим способом я
мешал произнести единственное замечание, которое он мог придумать ("Девчонка
у вас первый сорт...").
"Итак", - сказал я, - "вы собираетесь в Канаду?"
На кухне Долли смеялась чему-то сказанному или совершенному Биллем.
"Итак", - заорал я, - "вы собираетесь в Канаду? То есть, не в Канаду",
-заорал я опять. - "Хочу сказать - в Аляску".
Он обхватил ладонями стакан и, с мудрым видом кивая, ответил: "Что же,
я так полагаю, что он поранил себя острым краем. Руку-то он потерял в
Италии".
Дивные миндали в лиловато-розовом цвету. Оторванная сюрреалистическая
рука, повисшая в их пуантилистическом кармине, с маленькой цветочницей,
нататуированной на тыльной стороне кисти. Долли и подклеенный Билль
появились снова. Я мельком подумал, что ее двусмысленная красота, ее
коричневым оттененная бледность, вероятно, возбуждают калеку. Дик,
облегченно осклабясь, встал со стула. Он полагал, что Биллю и ему пора
вернуться к работе над проволоками. Он полагал, что у мистера Гейза и Долли
есть много о чем покалякать. Он полагал, что еще увидит меня до моего ухода.
Почему эти люди так много полагают, и так мало бреются, и так презирают
слуховые аппараты?
"Садись", - сказала она, звучно ударив себя по бедрам. Я опять
опустился в черную качалку.
"Итак, вернемся к делу. Ты, значит, предала меня. Куда вы поехали? Где
он сейчас?"
Она взяла с камина глянцевитую вогнутую фоточку. Пожилая женщина в
белом, толстая, сияющая, колченогая, в очень коротком платье; и мужчина в
жилетке: моржовые усы, цепочка от часов. Родители мужа. Живут с семьей его
брата в Джуно.
"Ты уверен, что не хочешь папироску?"
Она закурила. Я впервые видел ее курящей. Строго воспрещалось в
царствование Гумберта Грозного. Плавно, в синеватой дымке, Шарлотта Гейз
встала из гроба. Я, конечно, найду его без труда, через дядю-дантиста, если
не скажет.
"Предала тебя? Нет". - Она направила в камин стрелу папиросы, быстро
постукивая по ней указательным пальцем, совершенно как это делала ее мать, и
совершенно так же, боже мой, ногтем соскребая частичку папиросной бумаги с
нижней губы. Нет. Она меня не предавала. Все произошло по-дружески. Эдуза
предупредила ее в свое время, что Ку неравнодушен к маленьким девочкам - его
раз чуть ли не в тюрьму посадили, между прочим, и он знал, что она знает.
Положив локоть на ладонь, затянулась, улыбнулась, выпустила дым, стрельнула
опять в направлении камина. Погрузилась в воспоминания. Дело в том, что он
видел насквозь (с улыбкой), все и всех, потому что он не был как я или она,
а был гений. Замечательный человек. И такой весельчак. Катался со смеху,
когда она ему призналась в моих с ней отношениях, какое же тут
предательство, раз было вполне безопасно ему рассказать?
"Ну, так вот. Ку - его все звали Ку..."
[/COLOR][/B]

• 
• 
•