Психоанализируя это стихотворение, я вижу, что оно не что иное, как
шедевр сумасшедшего. Жесткие, угловатые, крикливые рифмы довольно точно
соответствуют тем лишенным перспективы ландшафтам и фигурам, и
преувеличенным их частям, какие рисуют психопаты во время испытаний,
придуманных их хитроумными дрессировщиками. Я много понасочинил других
стихов. Я погружался в чужую поэзию. Но мысль о мести ни на минуту не
переставала томить меня.
Я был бы плутом, кабы сказал (а читатель - глупцом, кабы поверил), что
потрясение, которое я испытал, потеряв Лолиту, навсегда меня излечило от
страсти к малолетним девочкам. Лолиту я теперь полюбил другой любовью, это
правда, - но проклятая природа моя от этого не может измениться. На
площадках для игр, на морских и озерных побережьях мой угрюмый, воровской
взгляд искал поневоле, не мелькнут ли голые ноги нимфетки или другие
заветные приметы Лолитиных прислужниц и наперсниц с букетами роз. Но одно
основное видение выцвело: никогда я теперь не мечтал о возможном счастье с
девочкой (обособленной или обобщенной) в каком-нибудь диком и безопасном
месте; никогда не воображал я, что буду впиваться в нежную плоть Лолитиных
сестричек где-нибудь далеко-далеко, в песчаном убежище между скал
пригрезившихся островов. Это кончилось - или кончилось, по крайней мере, на
некоторое время. С другой же стороны... увы, два года чудовищного потворства
похоти приучили меня к известному укладу половой жизни. Я боялся, как бы
пустота, в которой я очутился, не заставила бы меня воспользоваться свободой
внезапного безумия и поддаться случайному соблазну при встрече в
каком-нибудь проулке с возвращающейся домой школьницей. Одиночество
разжигало меня. Я нуждался в обществе и уходе. Мое сердце было истерическим,
ненадежным органом. Вот как случилось, что Рита вошла в мою жизнь.

• 
• 
•