[B][COLOR=darkblue]К этому времени мы уже доехали до полынной степи, и я был награжден
деньком-другим прекрасного умиротворения (дурак, говорил я себе, ведь все
хорошо, эта тяжесть зависела просто от застрявших газов); и вскоре
прямоугольные возвышенности уступили место настоящим горам, и в должный срок
мы въехали в городок Уэйс.
Вот так беда! Какая-то произошла путаница, она в свое время плохо
прочла дату в путеводителе, и Пляски в Волшебной Пещере давно кончились!
Она, впрочем, приняла это стойко, - и когда оказалось, что в курортноватом
Уэйсе имеется летний театр и что гастрольный сезон в разгаре, нас,
естественно, понесло туда - в один прекрасный вечер в середине июня.
Право, не могу рассказать вам сюжет пьесы, которой нас угостили. Что-то
весьма пустяковое, с претенциозными световыми эффектами, изображавшими
молнию, и посредственной актрисой в главной роли. Единственной понравившейся
мне деталью была гирлянда из семи маленьких граций, более или менее
застывших на сцене - семь одурманенных, прелестно подкрашенных, голоруких,
голоногих девочек школьного возраста, в цветной кисее, которых завербовали
на месте (судя по вспышкам пристрастного волнения там и сям в зале): им
полагалось изображать живую радугу, которая стояла на протяжении всего
последнего действия и, довольно дразнящим образом, понемногу таяла за
множеством последовательных вуалей. Я подумал, помню, что эту идею "радуги
из детей" Клэр Куильти и Вивиан Дамор-Блок стащили у Джойса, - а также
помню, что два цвета этой радуги были представлены мучительно-обаятельными
существами: оранжевое не переставая ерзало на озаренной сцене, а изумрудное,
через минуту приглядевшись к черной тьме зрительного зала, где мы, косные,
сидели, вдруг улыбнулось матери или покровителю.
Как только кончилось, и кругом грянули рукоплескания (звук, невыносимо
действующий на мои нервы), я принялся тянуть и толкать Лолиту к выходу, ибо
мне не терпелось поскорее разрешить мое вполне понятное любовное возбуждение
в надежной тишине нашего неоново-голубого коттеджа под звездами изумленной
ночи: я всегда утверждаю, что природу изумляет то, что ей приходится
подглядеть в окно. Лолита, однако, замешкалась, в розовом оцепенении сузив
довольные глаза; зрение настолько поглотило в ней все другие чувства, что ее
безвольные руки едва сходились ладонями, хотя она машинально продолжала
аплодировать. Мне и раньше случалось наблюдать у детей экстаз такого рода,
но этот был, черт возьми, совсем особенный ребенок, близоруко направивший
сияющий взор на далекую рампу - у которой я мельком заметил обоих авторов
пьесы, или, вернее, только их общие очертания: мужчину в смокинге и
необыкновенно высокую брюнетку с обнаженными плечами и ястребиным профилем.
"Ты опять, грубый скот, повредил мне кисть", - проговорила тоненьким
голосом Лолита, садясь в автомобиль рядом со мной.
"Ах, прости меня, моя душка - моя ультрафиолетовая душка", - сказал я,
тщетно пытаясь схватить ее за локоть: и я добавил, желая переменить разговор
- переменить прицел судьбы, Боже мой, Боже мой: "Вивиан - очень интересная
дама. Я почти уверен, что мы ее видели вчера, когда обедали в Ананасе".
"Иногда ты просто отвратительно туп", - сказала Лолита. - "Во-первых,
Вивиан - автор; авторша - это Клэр; во-вторых, ей сорок лет, она замужем, и
у нее негритянская кровь".
"А я-то думал," - продолжал я, нежно подшучивая над ней, - "я-то думал,
что Куильти - твоя бывшая пассия - помнишь, о нем говорилось в милом
Рамздэле, в те дни, когда ты любила меня?"
"Что?" - возразила Лолита, напряженно гримасничая. - "Рамздэльский
старый дантист? Ты меня, верно, путаешь с какой-нибудь другой легкой на
передок штучкой".
И я подумал про себя, как эти штучки все, все забывают, меж тем как мы,
старые поклонники их, трясемся над каждым заветным вершком их нимфетства...

[/COLOR][/B]

• 
• 
•