[B][COLOR=darkblue] Как писали авторы почище моего: "Читатель легко может вообразить..." и
так далее. Впрочем, я, пожалуй, подтолкну пинком в зад это хваленое
воображение. Я знал, что влюбился в Лолиту навеки; но я знал и то, что она
не навеки останется Лолитой: 1-го января ей стукнет тринадцать лет. Года
через два она перестанет быть нимфеткой и превратится в "молодую девушку", а
там в "колледжгерл" - т. е. "студентку" - гаже чего трудно что-нибудь
придумать. Слово "навеки" относилось только к моей страсти, только к той
Лолите, которая незыблемо отражалась в моей крови. Лолиту же, подвздошные
косточки которой еще не раздались, Лолиту доступную сегодня моему осязанию и
обонянию, моему слуху и зрению, Лолиту резкоголосую и блестяще-русую, с
подровненными спереди и волнистыми с боков, а сзади локонами свисающими
волосами, Лолиту, у которой шейка была такая горячая и липкая, а лексикончик
такой вульгарный - "отвратно", "превкусно", "первый сорт", "типчик",
"дрипчик" - эту Лолиту, мою Лолиту бедный Катулл должен был потерять навеки.
Как же в таком случае мне прожить без нее два месяца - летних,
бессонных? Целых два месяца, изъятых из двух оставшихся годиков нимфетства!
Может быть - думал я - переодеться мне мрачной, старомодной девицей,
нескладной мадемуазель Гумберт, да разбить свою палатку около лагеря "Ку" в
надежде, что его рыжие от солнца нимфетки затараторят: "Ах, давайте примем к
себе в общежитие эту беженку с глубоким голосом!", - да и потащут к своему
костру грустную, робко улыбающуюся Berthe au Grand Pied. Берта разделит
койку с Долорес Гейз!
Досужие, сухие сны. Двум месяцам красоты, двум месяцам нежности,
предстояло быть навеки промотанным, и я не мог сделать против этого ничего,
mais rien.
Одну каплю редкостного меда этот четверг все-таки хранил для меня в
своей желудевой чашке. Госпожа Гейз должна была отвезти дочку в лагерь рано
утром, и когда разные звуки, связанные с отъездом, донеслись до меня, я
скатился с кровати и высунулся в окно. Внизу под тополями автомобиль уже
тарахтел. На тротуаре стояла Луиза, заслонив глаза рукой, словно маленькая
путешественница уже удалялась в низкий блеск утреннего солнца. Этот жест
оказался преждевременным. "Поторопись!", - крикнула Гейзиха, сидевшая за
рулем. Моя Лолита, которая уже наполовину влезла в автомобиль и собралась
было захлопнуть дверцу, опустить при помощи винтовой ручки оконное стекло,
помахать Луизе и тополям (ни ее, ни их Лолите не суждено было снова
увидеть), прервала течение судьбы: она взглянула вверх - и бросилась обратно
в дом (причем мать неистово орала ей вслед). Мгновение спустя я услышал шаги
моей возлюбленной, бежавшей вверх по лестнице. Сердце во мне увеличилось в
объеме так мощно, что едва ли не загородило весь мир. Я подтянул пижамные
штаны и отпахнул дверь; одновременно добежала до меня Лолита, топая, пыхтя,
одетая в свое тончайшее платье, и вот она уже была в моих объятьях, и ее
невинные уста таяли под хищным нажимом темных мужских челюстей - о, моя
трепещущая прелесть! В следующий миг я услышал ее - живую, неизнасилованную
- с грохотом сбегавшую вниз. Течение судьбы возобновилось. Втянулась
золотистая голень, автомобильная дверца захлопнулась - приотворилась и
захлопнулась попрочнее - и водительница машины, резко орудуя рулем,
сопровождая извиваниями резиново-красных губ свою гневную неслышимую речь,
умчала мою прелесть; между тем как незамеченная никем, кроме меня, мисс
Визави, больная старуха, жившая насупротив, слабо но ритмично махала со
своей виноградом обвитой веранды.
[/COLOR][/B]

• 
• 
•