[B][COLOR=brown]13
Воскресный день, после уже описанной субботы, выдался столь же погожий,
как предсказывало метеорологическое бюро. Выставив на стул, стоявший за
дверью, поднос с остатками моего утреннего завтрака (его полагалось моей
доброй квартирохозяйке убрать, когда ей будет удобно), я подкрался к
балюстраде площадки в своих потрепаных ночных туфлях (единственное, что есть
у меня потрепанного), прислушался и выяснил следующее.
Был опять скандал. Мистрис Гамильтон сообщила по телефону, что у ее
дочки "температура". Мистрис Гейз сообщила своей дочке, что, значит, пикник
придется отложить. Пылкая маленькая Гейз сообщила большой холодной Гейзихе,
что если так, то она не поедет с нею в церковь. Мать сказала: "Отлично" - и
уехала одна.
На площадку я вышел сразу после бритья, с мылом в ушах, все еще в белой
пижаме с васильковым (не лиловым) узором на спине. Я немедленно стер мыльную
пену, надушил волосы на голове и подмышками, надел фиолетовый шелковый халат
и, нервно напевая себе под нос, отправился вниз в поисках Лолиты.
Хочу, чтобы мои ученые читатели приняли участие в сцене, которую
собираюсь снова разыграть; хочу, чтобы они рассмотрели каждую деталь и сами
убедились в том, какой осторожностью, каким целомудрием пропитан весь этот
мускатно-сладкий эпизод - если к нему отнестись с "беспристрастной
симпатией", как выразился в частной беседе со мной мой адвокат. Итак,
начнем. Передо мной - нелегкая задача.
Главное действующее лицо: Гумберт Мурлыка. Время действия: воскресное
утро в июне. Место: залитая солнцем гостиная. Реквизит: старая полосатая
тахта, иллюстрированные журналы, граммофон, мексиканские безделки (покойный
Гарольд Е. Гейз - царствие небесное добряку! - зачал мою душеньку в час
сиесты, в комнате с голубыми стенами, во время свадебного путешествия в Вера
Круц, и по всему дому были теперь сувениры, включая Долорес). На ней было в
тот день прелестное ситцевое платьице, которое я уже однажды видел, розовое,
в темно-розовую клетку, с короткими рукавами, с широкой юбкой и тесным
лифом, и, в завершение цветной композиции, она ярко покрасила губы и держала
в пригоршне великолепное, банальное, эдемски-румяное яблоко. Только носочки
и шлепанцы были не выходные. Ее белая воскресная сумка лежала брошенная
подле граммофона.
Сердце у меня забилось барабанным боем, когда она опустилась на диван
рядом со мной (юбка воздушно вздулась, опала) и стала играть глянцевитым
плодом. Она кидала его вверх, в солнечную пыль, и ловила его, производя
плещущий, полированный, полый звук.[/COLOR][/B]

• 
• 
•